Роджер Желязны, Роберт Шекли.
Если с Фаустом вам не повезло...
Рекомендации от администрации Вороного рая.---------------------------------------------------------------
© перевод с англ. - Н.Шварцман
Rodger Zelazny & Robert Shackley. If At Faust You Don't Succeed.
---------------------------------------------------------------
Авторы благодарят всех, кто предлагал свои варианты
заглавия этой книги: Willie Siros, Scott A. Cupp, Kathi
Kimbriel, Jane Lindskold, Walter Jon Williams и Thorarinn
Gunnarson. И, конечно, _"Историям о Фаусте"_, из которых взято
ее настоящее название.
* ЧАСТЬ I. СПОР *
1
Два представителя сил Света и Тьмы договорились
встретиться в Трактире-на-полпути, в Преддверии Ада, чтобы
продолжить свой давний спор, возникший еще в незапамятные
времена.
Лимб, или Преддверие Ада, был нейтральной полосой меж
двумя обширными владениями - Домом Света и Домом Тьмы,
сумрачной приемной меж двух гостиных, полутемной сценой,
пустовавшей и в лучшие времена, но никогда не остававшейся без
единого актера.
Именно там и размещался Трактир-на-полпути. Он стоял в
самом центре Преддверия Ада, на границе, разделявшей Лимб на
две части - ту, что была ближе к Небесам, и ту, что
располагалась ближе к Аду,- старый, покосившийся бревенчатый
дом под обветшалой кровлей. Конечно, в таком забытом Богом
месте вряд ли могло процветать солидное торговое дело; Трактир
существовал в основном за счет поддержки как со стороны
Светлых, так и со стороны Темных Сил,- на тот случай, если
Духам придется отправляться в дальний путь: очевидно, по
старой привычке обе Великие Силы полагали, что добрая кружка
любимого напитка не повредит на дорогу.
- Вот и знаменитый Трактир-на-полпути,- промолвил
архангел Михаил.- Признаться, я здесь впервые. А что, кухня у
них приличная?
- Путники на нее не жалуются,- отозвался Мефистофель.-
Однако всего лишь через полчаса после трапезы ты уже забываешь
вкус и аромат яств. Удовольствие и наслаждение в этих краях -
всего лишь иллюзия, обман чувств, как, впрочем, и все
остальные блага.
- Что это за площадь там, внизу? - спросил Михаил, указуя
перстом на низшие сферы.
- Она зовется Площадью Ожидания,- ответил Мефистофель,
поглядев в ту сторону, куда был направлен перст архангела.- В
старые добрые времена туда отсылали всех добродетельных
язычников и некрещеных младенцев; там они ожидали
окончательного решения суда по их запутанным и сложным делам.
Теперь это место уже не пользуется широкой популярностью,
однако множество любопытнейших персон до сих пор попадает сюда
в силу различных обстоятельств.
- Мне кажется, лучшего места для нашей беседы не найти,-
перевел разговор на другую тему Михаил. Ему не нравилось
многое из того, что происходило на Площади.
- Эта сфера принадлежит равно как твоему, так и моему
народу,- сказал Мефистофель.- Лимб - нейтральная территория,
так сказать, ни рыба, ни мясо - во всяком случае, уж никак не
добрый кусок баранины. Где еще сыщется лучшее место для
встречи, которая должна положить начало нашему новому спору?
Итак, не пройти ли нам внутрь?
Михаил секунду поколебался, прежде чем отвесить
собеседнику легкий поклон в знак согласия, и вошел в таверну.
Михаил был строен и высок ростом - высок даже по
архангельским меркам; при виде его атлетически сложенной
фигуры невольно приходила на ум пословица "ладно скроен и
крепко сшит". Темные курчавые волосы, крючковатый нос и
оливковый цвет кожи позволяли угадать в нем потомка персов и
семитов (в те давние времена, когда миром еще не овладела идея
Единого Бога, и все Духи еще не были отданы под начало одной
из двух противостоящих друг другу сил, а народы поклонялись
местным божествам, он покровительствовал городу Иерусалиму).
Михаил уже давно мог бы изменить свой облик, если бы только
пожелал, прибегнув к помощи пластической хирургии,- ведь в
Вышних Сферах, где ваша внешность не дает вам ровно никаких
преимуществ, каждый выглядит так, как он хочет,- однако он
считал, что смуглая кожа, темные, вьющиеся мелкими кольцами
волосы и орлиный профиль выделяют его из толпы златокудрых и
синеоких архангелов.
- Однако на улице прохладно! - воскликнул Мефистофель,
энергично потирая ладони друг о друга. Он был среднего роста
(среднего для одного из старших чинов ведомства Темных Сил,
разумеется), худ, с типичным для аристократа узким, чуть
вытянутым лицом; его маленькие, изящные ноги были обуты в
щегольские лакированные туфли. Свои прямые, черные, как ночь,
волосы он зачесывал назад, разделяя пробором посередине.
Небольшие, аккуратные усы и острая клиновидная бородка
придавали ему неестественный, почти театральный вид.
- Не может быть,- возразил ему Михаил.- Ведь в здешних
краях нет ни холода, ни жары.
- Так говорят люди,- ответил Мефистофель,- но это
неправда. Все разговоры о том, что в Лимбе нет ничего, о чем
можно судить определенно,- полнейшая чепуха. Ведь здесь
достаточно светло для того, чтобы мы могли видеть друг друга,
не так ли? А уж если появился _свет_, то почему бы не быть и
_холоду_?
- В Лимбе,- заметил Михаил назидательным тоном,- каждый
зрит своим внутренним оком.
- И дрожит от внутреннего холода,- прибавил Мефистофель.-
Нет, я все-таки считаю, что здесь ты не прав, Михаил. Ветер,
гуляющий по Лимбу, бывает очень резким,- особенно когда он
дует с ледников Отчаянья и Безнадежности.
- Я не могу быть _не прав_,- не сдавался Михаил,-
поскольку мы с тобой судим о вещах по-разному, являясь
представителями двух знаменитых, но - увы! -
противоборствующих философских систем. А потому неудивительно,
что мы до сих пор не смогли прийти к согласию. Так было, так
должно быть, так будет.
- О! Спор - это уже по моей части,- Мефистофель уселся за
стол напротив Михаила, снимая серые шелковые перчатки.- Думаю,
мы сойдемся хотя бы на том, что мы ни на чем не сходимся.
- Особенно на почве _городов_ и _деревень_.
- О, да. Кажется, наш предыдущий спор так и остался
незавершенным?
Мефистофель намекал на последнюю Тысячелетнюю Войну меж
силами Света и Тьмы, разгоревшуюся из-за власти над судьбами
людей. Причиной для этой длительной и упорной борьбы послужил
один причудливый образ, созданный молодым демоном Аззи,
заставившим звучать на иной лад старую легенду о Прекрасном
Принце, чтобы в положенный срок привести ее к печальному
концу. На сей раз Демон оставил в стороне свой обычный арсенал
козней и интриг, просто-напросто сделав своего героя игрушкой
неумолимой и беспощадной Судьбы, постоянной спутницы его
неудач. Силы Добра приняли вызов, вступив в единоборство со
Злом, несмотря на явное преимущество противника в данном
споре. Впрочем, Добро всегда вступает в неравные схватки -
очевидно, оно слишком твердо верит в господство своих идеалов
над людскими умами, в то, что весь этот сентиментальный груз,
будучи помещен на одну чашу весов, неизбежно перевесит зло; и
потому его не смущают уступки противнику в самом начале
поединка - таким образом они как бы попросту уравнивают силы.
Силы Тьмы, в противоположность Светлому Началу, избирают
извилистые и сложные пути интриг, ибо это их родная стихия.
Свет, стремящийся к ясности и простоте (несмотря на некоторую
склонность к догматике), с древнейших времен противостоит
коварным измышлениям Тьмы, хотя часто терпит поражения, ибо
выравнивать весы можно лишь до той поры, пока чаша не
склонится на какую-либо сторону,- тогда считается, что
предопределение свершилось.
К посетителям подошел хозяин таверны - мужчина
неопределенного возраста, с невыразительной внешностью -
чертами, присущими всем, кто прожил некоторое время в Лимбе.
Единственными характерными приметами, по которым его можно
было отличить от остальных, были легкое косоглазие и огромные
плоские ступни, обутые в грубые башмаки.
- Слушаю, господин мой,- почтительно обратился он к
Мефистофелю, низко склонившись перед ним,- чем могу вам
служить?
- Подайте дайкири с кровью богов,- приказал Мефистофель.
- Будет исполнено, мой господин. Не угодно ли отведать
пирога по-дьявольски? Свежайший пирог!
- Прекрасно. Что еще?
- Окорочка сегодня хороши. Доставили из Чистилища.
Тамошние черти готовят их для нас по особому рецепту. Отменная
ветчина с пряностями и специями!
- А кровяных колбасок нет?
- Они бывают только по четвергам.
- Хорошо. Принесите окорочка,- распорядился Мефистофель.
И прибавил, обращаясь к Михаилу: - Что ж, постараемся не
ударить в грязь лицом!
- Конечно,- отозвался Михаил.- Однако не пора ли
переходить от слов к делу?
- Я готов,- заявил Мефистофель.- Надеюсь, ты захватил с
собой копии проектной документации?
- В том не было нужды,- ответил ему Михаил.- Весь план у
меня в голове. Нам выпала честь выбирать повод для новой
Тысячелетней Войны. Надеюсь, что на сей раз мы сумеем
разрешить наш старый спор - считать ли города Злом или Добром.
- Как быстро летит время, когда ты бессмертен!..- сказал
Мефистофель.- Итак, пусть города растут, словно грибы.((1))
- Скорее, как цветы - это более подходящее сравнение,-
сказал Михаил.
- Время покажет, какой из образов окажется более
удачным,- возразил Мефистофель.- Ну-с, покажи-ка мне одного из
ваших городских святош, и я со своей удалой командой демонов
тотчас заставлю его отречься от Добра.
- Совсем не обязательно выбирать _святого_,- ответил
Михаил, не нарушая старых добрых традиций Светлых Сил давать
противнику фору в начале борьбы.- На сей раз мы придумали
нечто более сложное. Нечто более всеохватывающее, грандиозное
и величественное, чему, как видно, суждено войти в века
начинающейся Новой Эры. Однако в подробности плана я посвящу
тебя позднее. А пока... знаешь ли ты слугу нашего Фауста?
- О, да,- оживился Мефистофель, и тут же совершил
типичную для сил Зла ошибку, претендуя на знание того, чего он
на самом деле не знал.- Ты, конечно, имеешь в виду Иоганна
Фауста, известного шарлатана, ныне живущего в... как же
называется теперь это место?.. Кенигсберг?
- Время покажет, шарлатан он или нет,- в тон Мефистофелю
отозвался Михаил.- Однако он совсем не в Кенигсберге. Ты
найдешь его в Кракове.
- Ах, да, конечно,- воскликнул Мефистофель,- как я мог
забыть об этом! Помнится, он поселился в скромном домике
неподалеку от Ягеллонского Университета.
- Верно. Он живет холостяком в небольшой квартирке на
Малой улице Казимира, что у Флориановой Заставы.
- Эти названия все время вертелись у меня на языке,-
сказал Мефистофель.- Я тотчас отправлюсь туда и посвящу его в
подробности нашего замысла. Кстати, в чем же он все-таки
заключается?
- А вот и заказанные тобой окорочка,- ответил Михаил.-
Пока ты ешь, я буду рассказывать.
2
Иоганн Фауст был один в своей небольшой городской
квартире в Кракове, далеком польском городке, куда его привела
стезя странствующего ученого-философа аристотелевой школы.
Профессора Ягеллонского Университета охотно приняли в свой
круг большого грамотея - ведь Фауст знал наизусть все наиболее
известные творения великих умов древности: Парацельса, его
предшественника Корнелия Агриппы, а также более ранние,
секретные работы Виргилия, величайшего мага Римской эпохи.
Обстановка в доме Фауста была скромной: простой
деревянный пол, который по утрам подметала служанка, не
покрывали ни пестрые ковры, ни узорчатые дорожки. Переступая
порог рабочего кабинета Фауста, прислуживающая ему девушка
осеняла себя крестным знамением, шепча ограждающие молитвы, и
трижды сплевывала через левое плечо, чтобы - не дай Бог! - не
случилось с ней какого-нибудь несчастья. А надо сказать, что
если вы связались с таким загадочным и мудреным человеком, как
Фауст, до беды, равно как и до Ада, рукой подать. Всякий раз,
когда служанка открывала низкую дверь кабинета, она
вздрагивала и, отступив на шаг, поспешно крестилась, заметив
на полу старательно вычерченную мелом пентаграмму - каждое
утро она тщательно стирала ее, а на следующий день рисунок
появлялся снова. Углы пентаграммы были испещрены арабскими
письменами; среди изящных букв и цифр порой попадались
странные знаки, которые не смогли бы разгадать даже масоны.
В рабочем кабинете, так же как и в остальных комнатах,
было мало мебели; каждая вещь годами стояла на отведенном ей
месте, не сдвигаясь ни на дюйм. В углу помещался перегонный
куб. В маленьком камине горел уголь - Фауст топил очаг днем и
ночью, летом и зимой, ибо все время страдал от озноба. В
комнате было высокое готическое окно, но плотные шторы как
правило были низко опущены, и дневной свет почти не проникал в
комнату - глаза Фауста привыкли к полумраку, к неяркому,
мерцающему свету очага и золотистым огонькам свечей,- около
дюжины длинных восковых свечек сутки напролет оплывали в
оловянных подсвечниках. Это были высокие белые свечи -
роскошь, по тем временам недоступная большинству краковчан.
Несколько состоятельных горожан снабжали Фауста этими
прекрасными ароматизированными свечами - в их белый воск были
добавлены мирра и травяные бальзамы, а также редкостные и
баснословно дорогие растительные эссенции, извлеченные из
самых прекрасных и душистых весенних цветов. Их благоухание
порой заглушало удушливые запахи паров ртути и других
металлов, смешанные с едкой вонью разнообразных специй
дьявольской кухни алхимика, наполнявшей рабочий кабинет.
Фауст мерил шагами свой рабочий кабинет - десять шагов в
одну сторону, к стене, на которой висел портрет Агриппы, и
десять шагов в другую, к комоду, где стоял мраморный бюст
Виргилия. Шелковая серая мантия, какие обычно носили
преподаватели университета, путалась меж тощих, длинных ног
Фауста; огоньки свечей трепетали от легкого дуновения воздуха,
когда он проходил мимо. Фауст разговаривал сам с собой - он
уже давно приобрел эту привычку, характерную для замкнутых и
одиноких людей, особенно для ученых.
- Просвещенье! Мудрость! Знание! Музыка небесных сфер!
Проникновение во все тайны бытия - от глубин самых далеких
морей до высочайших горных вершин! Возможность с уверенностью
сказать, что кушает на завтрак китайский император и что
шепчет своей любовнице король франков во тьме бесконечной
ночи, во мраке Ада! Прекрасно! Но лично для _меня_ какая от
этого польза?
Казалось, слепые глаза мраморного бюста пристально следят
за каждым движением ученого, расхаживающего взад-вперед по
комнате; возможно, легкое трепетанье пламени свечей и чуть
колышущиеся тени были причиной того, что каменное лицо ожило,
брови слегка приподнялись, а бескровные, тонкие губы римлянина
приоткрылись от удивления: сегодняшняя лекция была совсем не
похожа на предыдущие речи, которые старому магу приходилось
терпеливо выслушивать от доктора Фауста.
- О, да,- продолжал Фауст,- я знаю все это, и даже кое-
что сверх того,- он рассмеялся не без сарказма.- Я могу
уловить гармонию божественных сфер, о которых знал Пифагор. Я
вычислил координаты той самой неподвижной точки, о которой
говорил Архимед, похваляясь, что сможет перевернуть земной
шар. Я знаю, что с помощью могучих сверхъестественных сил,
повинующихся лишь посвященным, я сам могу стать рычагом,
переворачивающим землю. Всю свою жизнь я провел над книгами,
изучая тайные науки. И к чему же в конце концов меня привели
бессонные ночи, бесконечные часы, проведенные над творениями
известнейших мастеров древности, великих магов? То, что
написано в этих книгах, суть пустая болтовня о
сверхъестественном или нелепые выдумки и заблуждения. В конце
концов я обнаружил, что, несмотря на все свои знания, я не
могу избавиться даже от простого расстройства желудка или от
лихорадки, которая мучает меня по утрам. Любой деревенский
пастух, валяющийся со своей подружкой в стогу сена, во сто
крат счастливей меня, ибо уж он-то не страдает от диспепсии и,
конечно, не портит себе кровь, пытаясь разгадать неразрешимые
загадки. О, да, я снискал себе славу среди почтенных горожан и
среди тех, которые именуют себя мудрецами. Имя мое известно не
только на моей родине, но и за ее пределами. Чешский король
увенчал мое чело золотым венком, провозгласив меня одним из
величайших людей эпохи. Король французский, этот блистательный
щеголь с венцом Хлодвига на гордых кудрях, заискивал предо
мной, добиваясь моей благосклонности. Однако, к чему все эти
почести? Они не могут разогнать мою хандру и излечить болезни.
Чего я достиг, стремясь охватить необъятную сферу знаний своим
земным, а следовательно, ограниченным, умом? И зачем нужны мне
мои знания, если все чаще по утрам меня мучает озноб, черты
лица заостряются, а жизненные силы покидают мое тело, которое
- увы! - в назначенный срок предадут земле?
За дверью раздался шум. Фауст, увлеченный спором с самим
собой, не обратил на это никакого внимания.
- Эта безумная погоня за знаниями хороша, когда тебе нет
еще тридцати и о смертном своем уделе ты имеешь лишь самые
общие представления. В юности я грезил о нераскрытых тайнах. Я
мечтал постичь высшую, божественную премудрость, известную
лишь гордым духам и ангелам, чтобы утолить ею ненасытный голод
своего сердца. Немало воды утекло с тех пор, и в волосах у
меня прибавилась не одна седая прядь. И что я вижу,
оглядываясь на свой долгий, нелегкий путь? Я стою у того
самого порога, с которого сошел, и все та же старая исхоженная
дорога виднеется сквозь туман, хотя башмаки мои изрядно
стоптались. Все тот же сердечный голод мучает меня - он не
утолен, но, напротив, возрос тысячекратно.
И что за радость получаю я, гоняясь за призраком, за
ускользающей тенью Истины? Увы, рассуждая здраво, я говорю:
чего бы только не отдал я за то, чтобы вновь обрести здоровый
цвет лица, молодую силу и бодрость духа! Я сижу в своей
каморке и питаюсь жидкой овсяной кашей - единственной пищей,
которую принимает мой испорченный желудок,- в то время как
жизнь кипит за окнами моей мрачной кельи; купцы и
ремесленники, горожане и сельский люд - все очертя голову
бросаются в ее безумный вихрь, и каждый спешит взять от нее
как можно больше! И что мне делать с мертвым грузом моих
знаний, которые я накопил за десятилетия упорного труда, роясь
в древних рукописях, словно жук в навозной куче? Неужели я
потратил свои лучшие годы на то, чтобы в конце концов заменить
собою огромный книжный шкаф с пыльными фолиантами? И это моя
конечная цель? И это все, чего я достиг? Если цена пустого,
вздорного старого хлама - моя жизнь, то до чего же убогим и
жалким должно показаться мое существование тому, кто посмотрит
на него со стороны! Не лучше ли сразу покончить с собой? Вот
этим тонким и острым кинжалом...
И Фауст взял в руки изящный стилет - подарок друга,
ученика великого Николя Фламеля, ныне покоящегося на парижском
кладбище при церкви Сен-Жак-ля-Бушери. Поднеся кинжал поближе
к огню, он долго любовался игрой света на холодной и ясной
стали. Пристально глядя на клинок, он задумчиво произнес:
- Неужели напрасно проникал я в тайны кальцинирования и
сублимации, конденсации и кристаллизации? Что толку в
мастерстве, если мое внутреннее "я", Фауст гомункулус,
бессмертный дух, заключенный в бренную земную оболочку,
томится и страдает, скорбя о своем жалком жребии? Что пользы в
мудрости, если твой разум, жаждущий просветления, обречен
вечно блуждать во тьме, подобно кораблю без руля и без ветрил,
плывущему неизвестно куда по воле ветра и волн? Может быть,
лучше прервать этот тяжелый и мрачный сон одним ударом?
Вонзить лезвие в живот и резко рвануть кинжал вверх, чтобы
распороть тело до самой груди... Так поступали жители
чудесного восточного острова, о котором я грезил,-
величественные, гордые мужи в пышных и ярких одеяниях...
Вертя стилет в руках, он не спускал глаз с блестящего
клинка. Пламя свечей трепетало, и тени плясали на стенах. В
этой живой игре света и теней лицо мраморного бюста казалось
строгим и осуждающим - древний мудрец явно не одобрял того,
что услыхал сейчас от своего младшего коллеги. Стояла глубокая
тишина, нарушаемая лишь еле слышным потрескиванием свечек. И в
этой тишине вдруг громко и отчетливо раздался звук,
прилетевший откуда-то издалека. Звон церковных колоколов.
Фауст вздрогнул, словно внезапно пробудившись от глубокой
дремы. Он вспомнил, что сегодня воскресенье, праздник Пасхи.
Его мрачные мысли развеялись столь же быстро, как и
возникли. Он подошел к окну и приподнял тяжелые занавеси.
- Видно, я надышался парами ртути,- сказал он вслух,
обращаясь к самому себе.- Нужно соблюдать осторожность, ведь
Великое Дело таит в себе двоякую опасность для исследователя:
с одной стороны, всегда возможна неудача, с другой - слишком
быстрый успех нередко влечет за собой головокружение. Мне же
лучше бы сейчас выйти на свежий воздух - благо утро теплое и
солнечное, и молодая трава уже поднялась на лужайках - да
выпить кружку пива в ближайшей таверне. Я чувствую, что мой
желудок примет даже пару жареных колбасок, которые обычно
подают к пиву... Да, несомненно, пары металлов из перегонного
куба вступили в сложное взаимодействие с флюидами моего мозга,
породив столь странные фантазии... Прочь! Немедленно вон из
комнаты, чтобы рассеять их.
С этими словами Фауст накинул на плечи свой плащ,
подбитый мехом горностая, и, проверив, на месте ли его
бумажник, направился ко входной двери - двери в ту бурлящую,
кипучую жизнь, про которую ученый доктор Фауст только что
говорил в своей пространной речи. Эта жизнь уже приготовила
ему много разных чудес и неожиданностей, которые даже столь
искушенный в тайных науках алхимик не мог предугадать.
3
Колокола всех краковских церквей звонили свое "Te
Deum"((2)). Фауст шел по Малой улице Казимира прочь от
Флориановой Заставы, направляясь к широкой рыночной площади.
Прислушиваясь к дружному хору колоколов, каждый из которых
имел свой неповторимый тембр, он различал их на слух: колокол
женского монастыря На-Могиле пел нежным, ангельским голоском;
у Св. Венцеслава был чистый серебряный тенор, у Св. Станислава
- звучный раскатистый баритон, а у Собора Богоматери - низкий
и густой рокочущий бас, резко выделяющийся из общего
многоголосья.
Было великолепное, ясное весеннее утро. Казалось, лучи
солнца проникали в каждую щель, в каждый узкий и темный
переулок Старого Города, покрывая позолотой высокие крыши и
остроконечные готические шпили. По небу плыли легкие кучевые
облака - точь-в-точь такие, на которых художники прошлых
времен часто изображали херувимов и другие аллегорические
фигуры. Столь прекрасная погода могла поднять настроение даже
самому мрачному из алхимиков, и у почтенного доктора
разгладились морщинки между бровей. Он выбрал самый короткий
путь до рыночной площади, свернув в кривой и узкий зловонный
переулок, прозванный Тропой Дьявола. Тесно прижавшиеся друг к
другу дома напоминали пузатых толстяков - каждый стремился
раскинуться попросторнее, вылезая на узкую мостовую. Два
человека, встретившись в этом переулке, едва смогли бы
разойтись. Крутые крыши нависали над верхними этажами каменных
построек, почти соприкасаясь друг с другом, и потому даже в
солнечные, ясные дни переулок оставался темным, сырым и
мрачным. Не пройдя и двух десятков шагов по скользкой
мостовой, Фауст начал жалеть о том, что не пошел другой, более
длинной дорогой. Конечно, он потратил бы лишнюю четверть часа,
добираясь до рынка; но, в конце концов, что значит какая-то
четверть часа для философа и алхимика?
Он уже хотел повернуть назад, но дух упрямства пересилил
разумное побуждение, и Фауст, поколебавшись несколько секунд,
зашагал вперед. Последний поворот был уже совсем рядом, а за
ним уже открывался вид на площадь с ее шумной суетой и
пестрыми торговыми рядами. Теперь он шел значительно быстрее,
и профессорская мантия шелестела под его плащом в такт шагам
тощих ног. Темные проемы открытых дверей двух каменных домов
справа и слева от него казались черными провалами, ведущими в
саму преисподнюю. Впереди показался свет - извилистый,
смрадный переулок кончался...
И тут Фауст услышал чей-то незнакомый голос, прозвучавший
возле самого его уха:
- Господин, постойте...
Алхимик остановился и оглянулся через плечо, готовясь
дать отпор бесцеремонному прилипале, который попытался
задержать его. Он заглянул в открытую дверь, но в полумраке
тесного коридора ничего не смог разглядеть. Он уже собирался
идти дальше, как вдруг за его спиной раздался подозрительный
шорох. Острое чутье подсказало ему, что надо спасаться, но
чувство опасности пришло слишком поздно - в тот самый миг,
когда что-то твердое сильно ударило его в висок. На несколько
мгновений перед его мысленным взором предстала удивительная
картина - он увидел бездонное ночное небо, мириады неподвижных
светил и огненные хвостатые кометы, несущиеся в неведомую
даль. А затем глубокий обморок скрыл от него красоту
сверкающих звезд своим черным бархатным покрывалом.
4
В это самое время у окон маленькой таверны под названием
"Пестрая Корова"((3)) над миской борща сидел светловолосый
молодой человек, одетый небрежно и безвкусно, но с явной
претензией на оригинальность. Он был высок и строен, гладко
выбрит по итальянской моде; непокорные кудри соломенного цвета
в беспорядке падали на плечи. Городской костюм, обтягивающий
его мускулистую фигуру, был явно с чужого плеча и к тому же
изрядно поношен и кое-где запачкан. Облюбовав один из
столиков, выставленных хозяевами таверны на улицу, он зорко
поглядывал по сторонам, поджимая губы и чуть прищуривая глаза;
черты его лица при этом заострялись, придавая молодому
человеку сходство с осторожным и хитрым лисом, вышедшим на
охоту.
Таверна "Пестрая Корова" располагалась прямо напротив
дома, где жил доктор Фауст. Это был скромный, недорогой
постоялый двор, который облюбовали разного сорта бродяги и
небогатые путешественники, стекавшиеся в Краков со всех концов
Европы. В то время город процветал, переживая свой краткий
золотой век между нашествием гуннов и жестокой битвой с
венграми. Молва о нем разносилась далеко; Краков славился не
только своей высокой культурой и успехами в области разных
наук, привлекавших доктора Фауста, но и тонкими ремеслами, и
богатыми торговыми палатами, куда привозили свои товары
известнейшие германские и итальянские купцы.
В молодом человеке, с аппетитом доедавшем свой борщ, без
труда можно было узнать одного из праздношатающихся
авантюристов, переходящих из города в город в поисках
приключений. Это был Мак по прозвищу Трефа; свою кличку он
получил за ловкость в карточных играх. Колода карт была его
постоянной спутницей, и он пользовался ею значительно чаще,
чем подобает порядочному человеку. Никто не знал наверняка,
откуда приехал в Краков этот нахальный выскочка - одни
говорили, что он из города Труа, из земель франков, другие
утверждали, что он явился из какого-то грязного лондонского
притона, из далекой Англии, чтобы попытать счастья в здешних
краях. Но что бы там ни болтали городские сплетники, в одном
они были правы: Мак Трефа принадлежал к тому сорту людей,
которые обращаются с судьбой, как опытные наездники с горячей
лошадью. Он был продувной парень, смышленый, острый на язык, и
к тому же получивший кое-какое образование: он обучался
ремеслу писца в монастыре, но через год оставил душную келью,
чтобы служить капризной богине Фортуне.
Прослышав об ученом докторе Фаусте, Мак стал шпионить за
ним. Его привлекала репутация Фауста - знаменитого чародея и
алхимика, имевшего весьма приличный запас драгоценных
металлов, которые он постоянно использовал в своих колдовских
опытах, а также то, что в свое время несколько могущественных
королей щедро одарили доктора за чудодейственные мази и
лекарства, которые он изготовил для них.
Мак задумал ограбить знаменитого ученого, рассудив, что
человек, питающийся преимущественно духовной пищей, вряд ли
уделяет слишком много внимания грубой пище земной. Он нашел
себе сообщника - одного разбойника, оборванного, грязного
латыша, который только и умел, что подстерегать указанную ему
жертву в укромном месте, нанося ей из засады оглушительный
удар в темя своей тяжелой дубинкой. В святой праздник Пасхи,
когда горожане со своими семьями идут в церковь к воскресной
службе, Мак решил избавить доктора от наиболее движимой части
его имущества.
Целую неделю Мак со своим наемным помощником кружили
возле квартиры Фауста, как коршуны вокруг наседки, следя за
каждым движением доктора. Очевидно, Фауст был мрачным и
нелюдимым человеком, ибо за всю неделю он лишь несколько раз
отлучался из дому. К тому же у него не было определенных
привычек, облегчающих ворам доступ в квартиры зажиточных
горожан. Он просиживал в своей комнатке дни и ночи напролет,
проводя таинственные опыты. Но уж если Фауст случайно выходил
на улицу, можно было заранее угадать, куда он отправится -
вниз по Малой улице Казимира, а там свернет на Тропу Дьявола,
кратчайшую дорогу к Ягеллонскому Университету.
И когда солнечным весенним праздничным днем ученый доктор
наконец-то вышел из своей квартиры, у Мака все уже было
готово. Латыш, вооруженный увесистой дубиной, спрятался за
одной из дверей в конце темного переулка, а Мак уселся в
"Пестрой Корове", как раз под окнами того дома, где жил Фауст.
Ему предстояла самая сложная роль в этом деле: проникнув в дом
и быстро сориентировавшись в обстановке, он должен был вынести
все сокровища, которые ему удастся забрать. План заговорщиков
был таков: примерно через полчаса после того, как доктор
скроется в узком переулке, Мак заберется в его квартиру. Если
же случится что-то непредвиденное - скажем, латыш упустит
доктора, или его жертве каким-то чудом удастся увернуться от
удара,- сообщник предупредит Мака, заглянув в таверну и подав
ему условный знак. Однако время шло, а латыш так и не появился
на Малой улице Казимира.
Доев борщ и бросив трактирщику медную монетку, Мак
зашагал прочь от "Пестрой Коровы", стараясь идти ленивой,
плавной походкой, какой ходят по улицам и площадям больших
городов праздношатающиеся зеваки. Подходя к дому Фауста, он
как бы случайно обернулся назад, затем осторожно огляделся по
сторонам. Убедившись в том, что все соседи доктора ушли в
церковь, он направился прямо к крыльцу. Под мышкой Мак нес
связку книг, испещренных непонятными письменами, якобы
содержащими тайные колдовские заклинания - эти книги он стащил
из монастырской библиотеки в Чвнизе. Если кто-нибудь
поинтересуется, что, собственно, он делает у дома почтенного
доктора Фауста, он ответит, что принес книги на продажу, ибо
слышал, что доктор Фауст, ученый, врач, чародей и вообще
загадочный человек, собирает редкие рукописи, надеясь
почерпнуть из них формулу Философского Камня.
Взойдя на крыльцо, он постучал в дверь. Никто не
отозвался. Четверть часа тому назад Мак видел, как хозяйка
дома вышла на улицу с кошелкой в руке; ее платок был повязан
не слишком аккуратно, и волосы выбивались из-под узорчатой
ткани: всему кварталу было известно, что она большая
любительница горькой настойки и частенько напивается в
одиночку. Из ее плетеной кошелки торчали пучки лекарственных
трав, которые эта добропорядочная горожанка брала с собою
всякий раз, когда собиралась навестить свою больную тетушку.
Мак постучал еще раз, потом толкнул дверь. Она была
заперта. Большой железный замок закрывался тяжелым длинным
ключом довольно простой формы. У ловкого Мака был дубликат
этого ключа. Вынув свою отмычку из кармана, он вставил ее в
замочную скважину. Однако, несмотря на все усилия Мака, его
ключ-отмычка ни на дюйм не поворачивался в узкой щели замка.
Тогда Мак вынул свой ключ и смазал его жиром барсука из
заранее заготовленной масленки. Это испытанное средство для
открывания тугих замков помогло безотказно: не прошло и
минуты, как Мак перешагнул через порог дома, в котором жил
Фауст.
Коридор, ведущий в комнаты первого этажа, казался
мрачным, словно подземелье,- особенно когда вы входили в него
с залитой солнечным светом улицы. Осторожно притворив за собою
дверь, Мак пошел по этому узкому темному коридору. После
первого поворота налево он оказался перед низкой дверью,
плавно закругленной наверху по моде тех времен. Мак был
уверен, что она ведет в комнату доктора Фауста. Он толкнул
дверь. Она плавно отворилась.
В рабочем кабинете знаменитого алхимика царил полумрак.
Свечи догорали в оловянных шандалах; солнечный свет, едва
пробивавшийся сквозь плотные занавеси, бледными пятнами лежал
на стенах. Мраморный бюст Виргилия, казалось, следил из своего
угла за высоким светловолосым парнем, крадущимся по комнате.
Мак ступал легко и бесшумно; ни одна половица не скрипнула под
его ногами. Воздух здесь был спертым и удушливым, пары серы и
ртути отравляли его своим резким запахом, который не могли
заглушить даже ароматные бальзамы и эссенции, добавленные в
свечной воск. На полу кое-где лежал мышиный помет. Стол возле
перегонного куба был заставлен лабораторной посудой и завален
разными предметами. Грани стеклянных бутылок и бока
толстопузых колб тускло поблескивали, отражая неяркие огоньки
белых свечек. В противоположном углу комнаты стояла простая,
грубая койка, на которой доктор спал - несколько широких досок
было положено на деревянные подпорки. Поверх жесткой постели
была накинута горностаевая мантия - эта вещь, выдававшая
утонченный, изысканный вкус хозяина, никак не гармонировала со
скромной обстановкой комнаты.
Мак не обратил на все окружающие его предметы никакого
внимания - для него они были чем-то вроде театральных
декораций. Его глаза бегали из угла в угол в поисках какой-
нибудь маленькой прелестной вещицы, которую легко можно было
бы вынести из дома, не привлекая к себе внимания прохожих. Эта
вещица должна быть не только дорогой, но и изящной (ибо Мак
был своего рода ценителем красивых вещей). Например, вот этот
крупный изумруд, что лежит на заваленном всяким хламом рабочем
столе Фауста между хрустальным шаром и человеческим черепом.
Да, изумруд - неплохая добыча для взломщика! Мак протянул
грязную руку к драгоценному камню, растопырив длинные пальцы,
но тут комнату потряс удар грома.
Мак застыл, прислушиваясь. Ему показалось, что стены
отозвались эхом на гулкий громовой раскат, словно высокие
горы, в которых долго не смолкает шум обвала. Сверкнула
ослепительная вспышка. Мак изумленно глядел, как языки пламени
пляшут на полу посреди комнаты, но деревянный пол почему-то не
загорается. Сквозь колышущуюся завесу этого
сверхъестественного огня стали проступать контуры человеческой
фигуры.
Постепенно призрак стал обретать более отчетливую форму.
Открыв рот, Мак завороженно следил за тем, как тускнеет и
опадает медно-красное пламя, а высокий темноволосый незнакомец
с тонкими усами и клиновидной бородкой, подчеркивающей
вытянутый овал его лица, выходит из него целым и невредимым.
Этот незнакомец был одет во фрачную пару, строгую и
элегантную. В руке он держал свиток пергамента, перевязанный
алой лентой.
- Приветствую вас, почтенный доктор Фауст,- сказал он
низким, звучным голосом, делая шаг к Маку. Колдовской огонь
потух сам собою, так же внезапно, как и вспыхнул.- Я
Мефистофель, Князь Тьмы, трижды удостоенный почетной награды
за Величайшее Зло Года нашей крупнейшей и солиднейшей фирмой
"Стандард Демоникс", основанной много веков назад.
Хотя Мак до сих пор не мог двинуться с места от
изумления, все же он нашел в себе силы ответить:
- Э-э... Приветствую... Рад с вами познакомиться.
- Возможно, вас удивил несколько необычный способ,
которым я воспользовался, чтобы попасть сюда?
- Э-э-э... нет, не совсем,- запинаясь, ответил Мак.
Обычная находчивость и сообразительность на сей раз изменила
ему; однако внутреннее чувство подсказывало, что странного
пришельца ни в коем случае нельзя раздражать и сердить,
поэтому он искал подходящий уклончивый ответ, позволяющий
выпутаться из сложной ситуации, в которую он попал.- Я хочу
сказать, это было вполне... э-э... приемлемо.
- Я совершил Малый Парадный Вход,- пояснил Мефистофель,-
ибо для Большого Парадного Входа здесь слишком мало места:
весь огненный фейерверк, полагающийся по протоколу, потребовал
бы огромного количества пороха, которое просто не поместилось
бы в этой комнате. Надеюсь, однако, что Малый Парадный Вход
подтверждает мои честные намерения и в какой-то мере послужит
доказательством моих слов. Я явился сюда из Потустороннего
Мира с предложением, которое вы едва ли отвергнете.
Пока Мефистофель произносил свою речь, у Мака было
достаточно времени, чтобы овладеть собою. Он принял важный и
степенный вид. Ему не раз приходилось попадать в серьезные
переделки, когда от выдержки и хладнокровия зависели его жизнь
и судьба. Правда, он никогда еще не встречался с демонами
лицом к лицу; однако в средневековой Европе подобные чудеса
были не столь уж редки, и молва о наиболее выдающихся из них
переходила из уст в уста.
- Ответьте же мне, доктор Фауст,- послышался звучный
голос Мефистофеля,- не благоугодно ли будет вам выслушать мое
заявление?
Конечно, Мак понимал, что могущественный пришелец из мира
духов, Мефистофель, ошибается, принимая его за ученого доктора
Фауста. Что поделаешь, даже демонам свойственно заблуждаться!
Тем не менее, Мак не собирался исправлять ошибку Мефистофеля -
отчасти потому, что это могло быть не совсем безопасно,
учитывая весь шум, который демон устроил ради своего Малого
Парадного Входа, но главным образом из-за выгоды, которую Мак,
обладавший природным чутьем на такие дела, мог извлечь из
случайной встречи с Мефистофелем и роковой оплошности,
допущенной представителем Сил Тьмы. Однако прежде чем строить
какие-либо планы, Маку следовало получше узнать, что на уме у
его собеседника.
- Я с глубочайшим вниманием выслушаю ваше предложение,-
сказал Мак.- Присядьте же - вот в этом кресле вам будет
покойно, если только вы не прожжете его насквозь.
- Благодарю вас за вашу любезную заботу,- ответил ему
Мефистофель, откидывая назад фалды своего фрака, прежде чем
опуститься в кресло; сальная свечка, стоявшая на комоде в
обгоревшем дубовом подсвечнике, вдруг ярко вспыхнула, и следом
за нею загорелось еще несколько новых ароматизированных
свечей. Трепещущие язычки пламени отбрасывали глубокие,
зловещие тени на узкое лицо демона.
- Для начала,- произнес Мефистофель,- как вам понравится
несметное, сказочное богатство, которое не снилось ни одному
смертному с тех времен, когда великий Карфаген((4)) был
разграблен Фабием Кунктатором?((5)) Что вы скажете о
многочисленных сундуках, доверху набитых новенькими золотыми
монетами высочайшей пробы и искуснейшей, тончайшей чеканки, о
которой и не грезили земные ювелиры? Что вы скажете о ларцах с
драгоценными камнями - жемчугом размером с куриное яйцо,
бриллиантами величиной с плод граната, великолепнейшими
изумрудами, которых хватило бы, чтобы доверху усыпать ими
обеденный стол на шесть персон, рубинами густого кровавого
цвета, яркими сапфирами и другими изящными безделушками? Кроме
этого, мы можем предложить много иных, не менее приятных
вещей, одно перечисление которых заставило бы охрипнуть даже
бессмертную гортань; поэтому здесь я просто дам волю вашей
фантазии - будите же ее, желайте всего, что только сможет
прийти вам в голову.
- Кажется, я начинаю понимать,- сказал Мак.- Разумеется,
если бы я попросил вас сообщить более точные цифры - скажем,
количество шкатулок с драгоценностями и сундуков с золотом,-
это было бы проявлением крайней грубости и нарушением правил
хорошего тона. Даже один-единственный ларец с такими чудесными
сокровищами станет для меня поистине бесценным даром.
- Это отнюдь не дар,- возразил несколько удивленный
словами Мака Мефистофель.- Все земные блага, которые я
предлагаю вам, можно рассматривать как честную плату за
службу, которую я попрошу вас сослужить мне. За службу и еще
за одну вещь...
- Вот этого я и боялся,- поспешно проговорил Мак.- Меня
втягивают в какое-то сомнительное дело? Может быть, даже в
преступление?
- О, нет, ничего подобного,- ответил Мефистофель.-
Приятно, однако, что с вами можно говорить столь откровенно. В
моем предложении нет никакого обмана. Я отнюдь не пытаюсь
поймать вас в ловушку, доктор Фауст. Подумайте сами, неужели
Силы Тьмы, которые я имею удовольствие здесь представлять,
будут затевать весь этот карнавал с моим Малым Парадным Входом
и прочие чудеса лишь для того, чтобы усыпить вашу
бдительность? Поверьте мне, человеческие чувства легко можно
обмануть, даже не прибегая к столь дорогостоящему методу!
- Э-э, послушайте, не принимайте меня за простачка. Пока
что материальная часть договора, который вы предлагаете, меня
вполне устраивает. Но как насчет кое-чего другого? С кем я
смогу наслаждаться своим несметным богатством?
- А!.. Что ж,- произнес Мефистофель, чуть усмехнувшись;
при этом в глазах его загорелся поистине дьявольский огонь,-
мы снабдим вас десятком-другим молоденьких красоток, о которых
любой смертный до сих пор лишь грезил в своих самых пылких
мечтах и самых сладких снах, коим - увы! - никогда не суждено
было сбыться. Эти юные дамы, Фауст, каждая из которых годится
в пару могущественнейшему из царей земных, восхитительно
сложены и могут удовлетворить самый изысканный вкус. Вы можете
пожелать любую - все оттенки кожи, все цвета волос и глаз, все
образцы прелестных форм, что пленяли воображение художников на
протяжении многих веков,- словом, все эти чары будут к вашим
услугам. Вдобавок к своей молодости и красоте, эти девицы
весьма искушены в тонкой науке любви; они бывают то ласковыми
и кроткими овечками, то необузданными вакханками. Одни умеют
весьма искусно поддерживать тонкую интеллектуальную беседу,
другие помогают удовлетворить самую темную, грубую, животную
страсть, или, наоборот, могут затеять с вами долгую, легкую,
почти ребяческую эротическую игру; третьи в то же самое время
позаботятся о вашей утренней тарелке борща. Поверьте мне, для
них будет истинным раем любить вас, ибо после той службы,
которую они сослужат вам, их ждет долгий каталептический сон в
холодильной камере - они будут лежать там до тех пор, пока их
утонченное искусство не потребуется вновь. Кроме поистине
неисчерпаемых источников чувственного наслаждения, которые
представляет собою каждая из них, практически у всех этих
девиц есть близкие подружки, сестры и матери, которых можно
приближать к себе, осыпать знаками внимания и богатыми
подарками, наконец, соблазнять,- многие люди находят в
подобных забавах своеобразное пикантное удовольствие.
- Бесподобно,- отозвался Мак.- Я преклоняюсь перед
поистине гениальной простотой, с которой вы решили одну из
древнейших дилемм человечества.
Он хотел прибавить: вы вполне удовлетворили мое
любопытство, Мефистофель, так давайте перейдем от слов к делу:
приведите сюда этих юных прелестниц и назовите имя того, чья
голова нужна вам в обмен на райский уголок, который вы мне
обещали. Однако врожденная осторожность удержала его от
необдуманных слов, и он спросил:
- А где я буду наслаждаться своей новой жизнью, со всеми
сказочными сокровищами и прекраснейшими женщинами?
- Где только пожелаете,- ответил ему Мефистофель.- Если
этот мир уже успел наскучить вам, мы можем в одно мгновение
перенести вас в любое другое место и другое время - эпоху и
страну, разумеется, вы выберете сами. Наши возможности
практически не имеют преград. Если вам захочется побывать в
фантастической вселенной, которая существует пока лишь в вашем
воображении,- мы сотворим сей мир по вашей воле, ибо древний
закон гласит: все, что рождено мыслью, может стать явью. Кроме
того, с нашей помощью вы сможете стать в избранном вами мире
кем угодно - великим ученым, принцем, владыкой вашего
собственного царства с миллионами подданных, богатейшим
священником, местным божеством - здесь мы опять даем полный
простор вашей фантазии. Даже если избранный вами род занятий
до сих пор не существовал в том месте, куда вы решите
отправиться, мы беремся создать его для вас. Мы также можем
обеспечить вас тем, чего так упорно ищут и не всегда находят
современные люди - смыслом и целью жизни. И, само собой
разумеется, при помощи разных чудодейственных снадобий и
целебных трав мы вернем вам здоровье и бодрость
двадцатилетнего юноши; мы гарантируем счастливую и долгую
жизнь; ваши закатные годы совсем не будут вам в тягость -
ручаюсь, что вы сами едва ли будете ощущать свой возраст.
- До тех пор, пока не придет конец,- заметил Мак.
- О, да. Ваше замечание абсолютно справедливо.
Мак помолчал минуту, затем осторожно спросил:
- Как я понимаю, бессмертия ваша фирма не предлагает?
- Вы заламываете слишком высокую цену, Фауст! Нет,
бессмертия мы не предлагаем. Да и к чему? Стандартная
комплексная сделка, разработанная нами, включает в себя
практически все, чего только может пожелать душа смертного.
Границы очерчивает лишь собственное воображение клиента.
Многие миллионы людей купились бы на стотысячную долю того,
что я твердо обещаю вам.
- Как вы мудры! Как тонко вы разбираетесь в людях! -
воскликнул Мак, а про себя подумал в этот миг совершенно
другое: вот, кажется, подвернулся счастливый случай, когда
перед тобой предстал заносчивый, самодовольный, но, кажется,
отнюдь не скупой демон. Лови удачу, Мак Трефа; не может быть,
чтобы ты не смог обвести вокруг пальца этого духа, мнящего
себя всемогущим и всеведущим, заставив его плясать под свою
дудку. Однако, будучи невеждой в подобных вопросах, Мак и не
подозревал, что на самом деле он уже попался на крючок,
закинутый силами Ада, и все глубже заглатывал наживку, которую
предлагал ему Мефистофель.
- Я только подумал, что, может быть, если у вас осталось
хоть немножко того божественного напитка... или целебной
мази... не знаю точно, что вы употребляете для бессмертия...
так вот, если у вас есть хоть малая капля этого средства, то
не могли бы вы дать его мне - разумеется, если оно не нужно
вам самому?
- Это невозможно,- ответил ему Мефистофель,- ибо в таком
случае мое предложение потеряет всякий смысл, а я упущу свою
выгоду. Судите сами, как я смогу получить вашу душу в конце
концов, если вы станете бессмертным?
- О, вы, конечно, правы... если посмотреть на вещи с этой
стороны... Да, долголетие - вполне подходящее условие для
подобных сделок.
- Это наша фирма гарантирует. Как и омоложение, впрочем.
- Взамен вы получаете мою душу.
- Не совсем так. Запомните, что особый параграф договора,
где речь идет о вашей душе, включает в себя одно очень
выгодное для вас условие. Если на протяжении всего срока
действия соглашения о взаимном сотрудничестве по каким-либо
причинам я не смогу исполнить все желания своего клиента, то
есть вас, душа клиента остается в его полном распоряжении -
его и его собственной судьбы, разумеется. В этом случае мы
просто пожмем друг другу руки и расстанемся друзьями;
естественно, фирма, которую я представляю, теряет всякие права
на вашу душу. Как видите, наша компания весьма заботится о
своих клиентах. Мы ведем честную игру. Я достаточно откровенен
с вами, не правда ли?
- Еще бы!.. У меня и в мыслях не было спорить, а тем
более - подозревать вас в мошенничестве. Но мы, кажется, еще
не обсуждали другую сторону вопроса: что я должен буду сделать
для вас за все блага, которые предлагает ваша фирма?
- Вы примете участие в эксперименте, который был задуман
мной и некоторыми моими друзьями для разрешения одного давнего
спора.
- А что это за эксперимент и что за спор?
- О, обычный исторический эксперимент: морально-
темпоральные задачи, так называемые вечные вопросы. Мы
предложим вам несколько жизненных ситуаций - проще говоря,
несколько сцен, в которых вы должны будете участвовать. Всему
будет отведено свое место и свой черед. Мы совершим
путешествия во времени - в будущее или в прошлое, в
зависимости от того, что нам будут диктовать правила нашей
игры. В каждом из этих эпизодов вы сыграете отведенную вам
роль. Вы будете поставлены перед неким выбором; мы же, со
своей стороны, будем наблюдать за вами и оценивать каждый ваш
поступок. Вас будут судить, Фауст; однако не столько вас
лично, сколько одного из представителей человечества,
избранного в качестве объекта испытания обеими сторонами,
участвующими в споре. В вашем лице мы сможем оценить всех
смертных, и тем самым решить, наконец, свой давний спор,
касающийся понимания человеческой морали, этики и целого ряда
столь же тонких и деликатных вещей, тесно связанных с
морально-этическими проблемами. Я говорю с вами откровенно,
Фауст, ибо я хочу, чтобы вы уяснили себе наш замысел до начала
эксперимента. Когда он начнется, у вас не будет времени на
всякого рода объяснения, на удивление и даже на испуг:
масштабы предстоящих вам дел достаточно велики, и я боюсь, что
вы будете слишком озабочены тем, чтобы сберечь свою
собственную шкуру, а в подобных ситуациях людям обычно бывает
не до философии.
- Я понимаю,- сказал Мак, пытаясь охватить умом все то,
что сказал ему демон.
- Таковы условия сделки, Фауст,- заключил Мефистофель.-
Сцена готова, декорации уже расставлены за опущенным
занавесом, и актеры заняли свои места. Спектакль вот-вот
начнется. Мы ждем, когда вы скажете наконец свое слово.
Какой велеречивый демон, подумал Мак. Несмотря на
показной цинизм, Мефистофель показался ему идеалистом. Однако
сделка, которую он предлагал, была, по-видимому, очень
выгодной и даже по-своему честной.
- Я к вашим услугам,- ответил он Мефистофелю.- Что ж,
начнем?
- Поставьте свою подпись вот здесь,- сказал Мефистофель.
Он развернул слегка покоробившийся свиток пергамента,
перевязанный красной лентой, подавая Маку перо и чуть
коснувшись острым ногтем своего длинного пальца вены на
предплечье Мака.
5
Если бы главные персонажи разыгравшейся в кабинете Фауста
драмы были менее увлечены своим разговором, они могли бы
заметить, как за одним из неплотно прикрытых шторами окон на
миг показалось чье-то лицо - и тотчас же снова скрылось из
виду. Это был сам доктор Фауст.
Опомнившись после сильного удара по голове, полученного в
глухом переулке, со стоном подняв с грязной булыжной мостовой
свою окровавленную голову, Фауст кое-как добрался до
бордюрного камня тротуара и присел на него, чтобы окончательно
прийти в себя. Латыш нанес ему мощный удар, к счастью, не
попавший точно в цель, и ученый доктор остался в живых только
благодаря неловкости наемного убийцы. Латыш снова показался из
дверного проема за спиной Фауста, подняв свою тяжелую дубовую
палку для второго удара, который неминуемо повлек бы за собой
обморок, а может быть, даже смерть жертвы. Человеческая жизнь
не слишком дорого ценилась в те времена, когда на юге Европы
свирепствовала чума, когда в Андалузии было неспокойно, и
воины Ислама, вооруженные кривыми саблями, грозили вновь
перейти через Пиренеи - как в дни Карла Великого, короля
франков,- чтобы обрушиться на мирные селения Лангедока и
Аквитании, словно стая прожорливой саранчи. Не жалость и не
страх удержали руку наемного убийцы, уже готового во второй
раз опустить свою дубину на голову несчастного ученого,- у
выхода из темного узкого переулка, прозванного Тропой Дьявола,
послышались звуки шагов и громкие голоса. В переулок свернула
группа студентов университета, заклятых врагов людей того
класса, который представлял собой неотесанный деревенский
парень-латыш. Молодые люди о чем-то оживленно спорили. Заметив
человека в деревенской одежде, сжимающего в руках крепкую
дубовую палку, они испустили боевой клич, не предвещавший
ничего хорошего тому, кто рискнул бы вступить в драку со
студентами. Поэтому латыш счел за лучшее поскорее убраться
прочь - он кинулся бежать так, что только пятки сверкали, и ни
разу не остановился передохнуть, пока не оказался за пределами
Кракова. Здесь, на дороге, ведущей в Богемию, мы окончательно
теряем его из виду - возможно, он ушел дальше на юг, чтобы
заниматься своим разбойничьим ремеслом в других краях.
Студенты подняли Фауста, все еще слабо стоявшего на
ногах, и как могли очистили его платье от грязи, кухонных
отбросов и прочих нечистот, в которые свалился оглушенный
ударом доктор. Архитекторы той поры могли только грезить о
канализации и сточных трубах, поэтому вонючие лужи на булыжных
мостовых были неизменным признаком всех крупных средневековых
городов.
Как только Фауст оправился и смог идти без посторонней
помощи, он отделился от шумной толпы студентов и повернул
домой. Голова у почтенного доктора все еще кружилась, и он шел
нетвердой походкой, словно лавочник, опорожнивший кувшин-
другой крепкого ячменного пива. Подходя к дому, он увидел, что
дверь, ведущая на его половину, приоткрыта. Ступая осторожно,
как только он мог, чтобы нечаянным шумом не навлечь на себя
еще худших бед, Фауст обошел вокруг дома, затем подкрался к
окну своего рабочего кабинета и заглянул в него. Каково же
было изумление известного ученого, увидавшего посреди
небольшой, скромно обставленной комнаты две фигуры, в одной из
которых он сразу признал Мефистофеля, чей портрет он много раз
встречал в книгах знаменитых алхимиков! Теперь он видел этого
великого духа наяву. Пригнувшись у подоконника, затаив
дыхание, Фауст стал прислушиваться к разговору - сквозь
неплотно закрытое окно до него весьма отчетливо доносились
голоса.
В тот самый момент, когда Мак собирался расписаться
кровью на пергаменте, предложенном ему Мефистофелем, Фауст
вдруг понял, что происходит. В его комнату забрался жулик!
Дьявол соблазняет совсем _не того_ человека!
Фауст бросился к парадному входу. Взбежав на крыльцо, он
с силой рванул тяжелую дубовую дверь - она с глухим стуком
ударилась о стену, и Фауст бросился в темный коридор, ведущий
в его комнаты. Остановившись перед дверью своего собственного
кабинета, он открыл ее... И застал последние мгновения
вступительного акта начинающейся драмы - актеры и не
подозревали, что за ними кто-то наблюдает. Мак как раз выводил
последний росчерк на пергаменте.
Мефистофель ловко свернул подписанный договор в трубку:
- А теперь, любезный доктор, мы отправимся прямо на Кухню
Ведьм, где наши лучшие чародеи - специалисты по косметологии -
поколдуют над вашей внешностью, создавая тот имидж, которого
потребуют дальнейшие приключения.
И адский дух воздел руки в нелепом, театральном жесте.
Тотчас же в комнате вспыхнул огонь - высокие языки пламени
заплясали вокруг двух фигур, стоящих рядом. В золотистое
сияние иногда вплетались зловещие багрово-красные сполохи.
Через несколько мгновений огонь угас и две человеческие фигуры
исчезли - растаяли, словно утренний туман под солнечными
лучами.
- Проклятье! - воскликнул Фауст, вбежав в свой рабочий
кабинет. В сердцах он сильно ударил кулаком правой руки по
раскрытой ладони левой.- Я опоздал всего на одну минуту!
